Проповедник более позднего периода, апостол Павел, подтвердил слова Соломона. Он писал, что, если воскресения из мертвых нет, то лучший способ поведения таков: «Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» (1Кор 15:32).
Соломон добавляет, что способность есть, пить и испытывать другие виды удовольствий исходит от Бога. Без Него мы не смогли бы наслаждаться самыми простыми вещами. Мы зависим от Него в вопросах пищи, аппетита, пищеварения, зрения, слуха, обоняния, памяти, здоровья, умственного состояния и всего, что позволяет нам испытывать каждодневные приятные ощущения.
I. На то, какое именно дело он испытывал. Это были дела под солнцем (ст. 17−20), совершаемые ради благ этого мира, земные дела ради обретения богатства, славы и удовольствий нынешнего времени; это были царские занятия. Есть дела, совершаемые выше солнца, — вечные дела, приносящие вечные благословения; и то, что мы делаем в этой сфере (совершая волю Божью на земле, как на небе), стремясь обрести небесные благословения, послужит нам во благо. У нас нет повода ненавидеть этот труд или отчаиваться. Но здесь Соломон говорит о труде под солнцем, труде ради пищи тленной (Ин 6:27; Ис 55:2), которая приносит мало удовлетворения. Лучше трудиться мудро, со знанием и успехом (ст. 21), чем рубить дрова и черпать воду (неудивительно, что люди ненавидят подобного рода труд). Он занимался разумным делом, которое касалось управления царством и способствовало его процветанию. В своих поступках он руководствовался мудростью, данными природой и приобретенными знаниями и принципами справедливости. Он участвовал в заседаниях совета и судах справедливости. Это был труд, которым он показал себя мудрым (ст. 19); этот труд настолько превосходит тот, которым люди демонстрируют лишь свою силу, насколько умственные способности (которые делают нас схожими с ангелами) превосходят возможности тела, которые присущи также и животным. Стремясь добиться успеха в мирском бизнесе, многие люди прежде всего стремятся показать себя мудрыми, обрести репутацию находчивых, умных и изобретательных людей.
II. На его отстранение от этих дел. Он скоро устал от него и (1) возненавидел весь труд свой, так как не получил ожидаемого удовлетворения. После того как в свое распоряжение он получил красивые дома, сады, водоемы, вскоре он начал испытывать к ним отвращение и смотреть на них с презрением, как ребенок, который вначале сильно хочет игрушку и любит ее, но спустя какое-то время, наигравшись, устает и забрасывает, требуя новую. Здесь выражается не благодатная ненависть (которая является нашим долгом) к тем вещам, которые мы должны любить меньше Бога и религии (Лк 14:26), не греховная ненависть к ним, которая является нашим безрассудством, если нам не нравится место, определенное для нас Богом, и труд, которым должны заниматься, а естественное отвращение в результате пресыщения и чувство разочарования в нем.
(2) Он побудил свое сердце отречься от всего труда (ст. 20); он приложил усилия, чтобы глубоко осознать суетность мирских дел, так как они не дают преимуществ и удовлетворенности, которые он надеялся обрести. Наши сердца с большой неохотой расстаются с надеждой получить большие блага от творений; мы должны повсюду ходить, прилагать усилия, спорить с людьми, чтобы убедить их в том, что в благах этого мира нет того, что они надеются получить от него. Как часто мы сверлили скважину и погружались в землю, чтобы добраться до богатой жилы удовлетворенности, но не находили ни малейшего признака или доказательства ее существования, а лишь расстраивались поиском, так не должны ли мы наконец успокоить свои сердца и отказаться от надежды когда-либо найти ее?
(3) Наконец Соломон пришел к выводу, что возненавидел жизнь (ст. 17), так как она связана с тяжелым трудом и многими трудностями, а на всей ее протяженности ей сопутствуют разочарования. Бог даровал Соломону такое большое сердце и такие обширные возможности разума, что он испытал больше любого другого человека и убедился, что все блага этой жизни по своей природе не могут удовлетворить человека и не способны сделать его счастливым. Сама по себе жизнь, которая так драгоценна для человека и является благословением для благочестивого, может стать бременем для делового человека.
III. На основания для его недовольства жизнью и трудом. Он устал от двух вещей, связанных с ними:
1. Чтобы заниматься делом, он должен был много трудиться: «…противны стали мне дела, которые делаются под солнцем» (ст. 17). Его дело требовало, чтобы он постоянно думал о нем и заботился, чтобы его мысли постоянно вращались вокруг него, и оно стало для него бременем, изматывая и изнуряя его, особенно когда он состарился. Мы вынуждены работать из-за проклятия. Наше дело в работе нашей и в трудах рук наших при возделывании земли, которую проклял Господь (Быт 5:29); наши способности и силы, которые мы применяем, ослабевают, а вынесенный нам приговор гласит, что мы должны есть хлеб свой в поте лица своего. Наш труд назван заботой нашего сердца (ст. 22); к нему мы прилагаем больше всего усилий — так естественно для нас любить свой покой. Занятый бизнесом человек испытывает беспокойство (ст. 23) при выходе своем и при входе своем.
(1) Он лишен возможности наслаждаться днем, ибо все дни его — скорби, не только скорбные, но скорбь, более того, многие и разнообразные скорби. Его муки и труд на протяжении дня — скорбь. Люди бизнеса время от времени испытывают раздражение, что приводит ко гневу или скорби. Люди, склонные к недовольству, видят, что чем больше дел они имеют в этом мире, тем чаще раздражаются. Этот мир — долина слез даже для тех, кто обладает его значительными благами. Писание говорит, что тот, кто много трудится, обременен, и поэтому Христос приглашает таковых прийти и обрести покой (Мф 11:28).
(2) Он испытывает беспокойство, отдыхая ночью. Истощенный суматохой дня, он надеется получить облегчение, положив голову на подушку, но разочаровывается, так как заботы не дают сомкнуть очей, или, если он и спит, то его сердце бодрствует и даже ночью не знает покоя. Посмотрите, какими глупцами являются те, кто делает себя рабами этого мира, а не Бога — своим покоем; они не знают покоя ни днем ни ночью. Поэтому в общем можно сказать, что все — суета (ст. 17). Все это суета в отдельности (ст. 19,23), более того: суета и зло великое (ст. 21). Это большое оскорбление для Бога и огромный вред для нас самих, поэтому и зло великое. Напрасно вы рано встаете, поздно просиживаете, стремясь к мирским благам, которые никогда не были предназначены быть нашим основным благом.
2. Вся прибыль, полученная от бизнеса, достанется другому. Возможность получить выгоду является пружиной наших действий и побуждает к трудолюбию. Человек трудится, так как надеется получить прибыль; если надежда не сбывается, то труд становится менее привлекательным; и поэтому Соломон бросает работу, свои великие дела, которые совершил, так как ничто не могло дать ему длительные преимущества.
(1) Ему пришлось оставить их. После смерти он не сможет взять их с собой, или какую-то их часть, или вновь возвратиться к ним (Иов 7:10); воспоминания о них также не доставят радости (Лк 16:25). Я должен буду оставить его человеку, который будет после меня, — поколению, которое займет место этого уходящего поколения. Как до нас было много людей, построивших дома, в которых мы живем, чьими приобретениями и трудами мы пользуемся, так и после нас будет много людей, которые будут жить в построенных нами домах и наслаждаться плодами наших приобретений и трудов. Никогда земля не оставалась заброшенной из-за отсутствия наследника. Но благодатной душе это вообще не причиняет беспокойства; почему мы должны завидовать участи других людей, наслаждающихся этим миром, а не радоваться тому, что после нашего ухода их участь будет лучше благодаря нашей мудрости и трудолюбию? Но мирской ум, который ищет собственного блаженства в творении, испытывает большое беспокойство, думая о том, что ему придется оставить возлюбленное богатство в такой неопределенности.
(2) Ему придется оставить его тем, кто не прилагал усилий для его приобретения, и поэтому он вообще освобождает себя от каких-либо усилий. Кто зарабатывал состояние, тот трудился мудро, с знанием и успехом, а тот, кто наслаждается им и тратит его (так может быть), не трудился в том (ст. 21), более того, не будет трудиться. Пчела трудится, чтобы содержать трутня. Более того, это оказывается для него сетью, так как оставляется ему, как бы часть его, получив которую он успокаивается и удовлетворяется. Но если бы состояние не досталось ему так легко, кто знает, может быть он был бы трудолюбив и религиозен? В то же время мы не должны смущать себя этим, так как может случиться наоборот и богатство может попасть к человеку, который будет правильно использовать его и поступать хорошо.
(3) Он не знает, кому оно достанется (ибо Бог делает наследниками), или, по крайней мере, не знает, кем окажется тот, кому он оставит его, мудрый ли будет он, или глупый: мудрый, который умножит его, или глупый, который растратит его. В то же время он будет распоряжаться всем трудом моим и безрассудно погубит все, что сделал мудрый отец. Возможно, Соломон писал это с чувством, так как боялся, что Ровоам так и поступит. Св. Иероним, комментируя этот отрывок, полагает, что эти слова относятся к хорошим книгам, написанным Соломоном, в которых он продемонстрировал свою мудрость, но он не знал, воспользуется ли ими правильно глупец, в чьи руки попадут эти мудрые книги, так как сердце его извращено. Поэтому в отношении всего вышесказанного он спрашивает (ст. 22): «Что будет иметь человек от всего труда своего?» Что достанется ему самому для его употребления? Что останется тому, кто пойдет с ним в другой мир?
IV. Поэтому наилучшим образом мы воспользуемся богатством этого мира, если будем получать от него радость, утешения и творить им добро. Этой мыслью он заканчивает главу (ст. 24−26). Во всем этом нельзя обрести истинное счастье. Все они — суета, и если от них ожидать счастья, то результатом будет разочарование и томление духа. Но он ставит нас на путь, где от мирских благ можно добиться наилучшего и избежать беспокойств, которые он наблюдал. Мы не должны чрезмерно обременять себя трудом, стремясь иметь больше, чтобы не лишить себя утешений; не должны слишком много откладывать на будущее, но и не терять радость от того, что собираем для своих потомков, а прежде всего служить самим себе. Обратите внимание:
1. Что представляет собой то хорошее, о котором здесь похвально отзывается автор, и какое наибольшее удовольствие и выгоду можно надеяться извлечь из бизнеса и прибыли этого мира; насколько далеко мы можем зайти, чтобы спасти это хорошее от суеты и томления, присутствующих в нем.
(1) В отношении своего состояния мы должны исполнять свой долг и больше беспокоиться о том, чтобы правильно использовать его для достижения целей, ради которых оно было вверено нам, а не волноваться, как заработать или умножить состояние. Это подразумевается в ст. 26, где говорится, что утешение в этой жизни имеет лишь тот, кто добр пред лицем Бога, и вновь, кто добр пред лицем Божиим, действительно добр, как Ной, которого Бог увидел праведным перед собой. Мы всегда должны иметь Бога перед глазами и быть усердны во всем, чтобы представить себя Ему. Халдейское толкование говорит: «Человек может порадовать свою душу добром, придерживаясь заповедей Божьих и ходя путями, которые правы перед Ним, а также (ст. 25) изучая слова закона и беспокоясь о дне великого суда, который грядет».
(2) Мы должны утешаться этими благами. Сами по себе они не сделают душу счастливыми; из них мы можем извлечь хорошее лишь для тела; но если мы используем их, чтобы достаточно поддержать его и в дальнейшем оно могло послужить душе и наравне с ней служить Богу, тогда вы извлекли из них хорошую пользу. Поэтому, что касается этих благ, нет ничего лучше для человека, чем радостно использовать их соответственно своему положению и условиям: благодаря им иметь пищу и питье для себя, своей семьи, своих друзей и услаждать душу свою; это все то хорошее, что из них можно извлечь; не забывай об этом, стремясь к тем благам, которые они не могут тебе дать. Но обратите внимание: он не хочет, чтобы мы бросали свое дело, жили беспечно, ели и пили; нет, мы должны услаждать душу свою от труда своего; использовать их, но не освобождаться от них, а быть усердными и радостными в своем мирском бизнесе.
(3) Мы должны в этом признать Бога, что это — от руки Божьей; то есть:
[1] То хорошее, чему мы радуемся, является не только продуктом Его сотворяющей силы, но и даром Его предопределенной для нас щедрости. Эти блага действительно приятны для нас, когда мы получаем их из руки Бога, как от Отца, когда взираем на Его мудрость, дающую то, что больше всего нам подходит, и соглашаемся с этим, когда вкушаем Его любовь и благость, наслаждаемся ими и благодарим за них.
[2] То же касается сердца, которое радуется им; это дар Божьей благодати. Наши души не смогут насладиться благами, присутствующими в них, пока Он не даст нам мудрости, чтобы мы правильно использовали то, что Он имеет в Своем провидении, дарованном нам, и мир в совести, чтобы мы могли различить Божье благоволение в улыбках этого мира.
2. Почему, формируя свое отношение к миру, мы должны помнить об этом и взирать на Бога.
(1) Так как сам Соломон, обладающий огромными богатствами, не стремился к большему и не желал ничего лучшего (ст. 25): «Кто может стремиться к этому больше, чем я? Именно этого я жажду; мне не нужно больше ничего, а тот, кто по сравнению со мной имеет мало, может также достичь этого, удовлетвориться тем, что имеет, и порадоваться благам, которые они дают». В то же время своей мудростью Соломон не смог бы постичь эту истину без особой благодати Божьей и поэтому направляет нас ожидать благ от Бога и молиться Ему об этом.
(2) Так как богатство может быть благословением либо проклятием в зависимости от того, расположено ли сердце использовать его для добрых дел.
[1] Бог делает богатство наградой для благочестивого человека, если при этом дает мудрость, знание и успех, чтобы он сам мог с радостью насладиться им и щедро поделиться с другими. Тот, кто добр пред лицом Его, кто имеет добрый дух, честный и искренний, кто почитает Бога и нежно беспокоится обо всем человечестве, тому Бог дает мудрость и знание в этом мире, а также радость с праведными в грядущем, — говорит халдейский перевод. Или здесь подразумевается, что Он даст ту мудрость и знание в природных, нравственных, политических и божественных истинах, которые для них будут постоянной радостью и наслаждением.
[2] Он делает богатство наказанием для плохого человека, отказывая ему в сердце, которое дало бы утешение от обладания им; оно будет лишь мучить и тиранствовать над ним: а грешнику Бог дает заботу, предоставляя его самому себе и своим безрассудным советам собирать и копить то, что для него самого будет не только бременем, как плотная глина (англ. пер., Авв 2:6), но и будет свидетельством против вас и съест плоть вашу, как огонь (Иак 5:3); в то время как Бог желает Своим господствующим провидением дать его тому, кто добр пред лицем Его, ибо богатство грешника сберегается для праведника и собирается для благотворителя бедных. Отметьте, во-первых: великое приобретение — быть благочестивым и довольным; истинную радость имеют лишь те, кто добр пред лицем Его, кто получает богатство от Него и в Нем. Во-вторых, неблагочестие часто наказывается неудовлетворенностью и ненасытимой алчностью, которые являются грехами, несущими наказание в самих себе. В-третьих, когда Бог дает изобилие нечестивым, то тем самым намеревается побудить их отказаться от него в пользу Своих детей, когда они достигнут определенного возраста и будут готовы владеть им. Так хананеяне владели хорошей землей, пока не настало для Израиля определенное время, чтобы войти в нее.
[3] Припев песни остался тот же: и это — суета и томление духа. Даже для доброго человека богатство — суета; даже когда он получит все, что грешник накопил, оно не сделает его счастливым без чего-то еще; а грешник испытает томление духа, увидев, что его богатством, накопленным за многие годы, наслаждается тот, кто добр пред лицем Бога, и это вызывает в нем раздражение. Поэтому воспринимайте, как хотите, но вывод остается незыблемым: все — суета и томление духа.
Ст. 24−26 Несть благо человеку, который яст и пиет, и покажет души своей благо в труде своем: и сие видех аз, яко от руки Божия есть. Яко кто яст и пиет кроме Его? Яко человеку благу пред лицем Его даде мудрость, и разум и веселие; согрешающему же даде попечение еже прилагати и собирати, во еже дати благому пред лицем Божиим: яко и сие суета и произволение духа
Посему, хотя смысл написанного в последствии и предварительное воззрение на связь речи приводят к тому самому, что мы кратко теперь изложили, однако же благовременно будет снова повторить чтение и в точности согласить понятие с речениями.
Ст. 14−26 И уведех и аз, яко случай един случится всем им: и рех аз, яко случай безумнаго и мне случится, и вскую умудрихся
Вот возражение, которое Екклезиаст делает сам себе, говоря: если один этот случай смерти для того и другого, и добродетель пребывающего в мудрости не избавляет от вкушения смерти, то суетным для меня стало рачение о мудрости. Какое же в слове сем опровержение сказанного? «Аз», говорит, «излише глаголах» это «в сердце моем, понеже безумный от избытка глаголет: яко и сие суета. Яко несть памяти мудраго с безумным во век». Екклезиаст осуждает сие возражение, как излишне и непоследовательно сделанное, и безумным называет слово, которое не принадлежит к достойным сбережения, и износится не изнутри хранилищ мудрости, но, как некоторый излишек разумения, извергается, подобно пене; потому что «безумный от избытка глаголет». Но так пользоваться словом суетно и ни к чему не служит, потому что слово сие не имеет попечения о другом чем, а только старается убедить, чтоб не обращали внимания на видимое. Возражатель же ведет спор о видимом; потому что и смерть есть нечто видимое. Посему, что же говорит? В этом мире не совершается суда о добродетельной и лукавой жизни; потому что должно было бы одному лукавому умереть телесно, а доброму остаться не изведавшим телесной смерти. И говорит сие не зная, в чем состоит бессмертие добродетели, и какая разумеется смерть живущих порочно. Память мудрого, говорит Екклезиаст, живет всегда, и продолжается во весь век, с безумным же угасает и памятование о нем. О таковых и Пророк говорит: «погибе память» их весьма гласно и очевидно (Пс 9:7). Ибо сие показывает присовокупление: «с шумом». Посему Екклезиаст говорит: «несть памяти мудраго с безумным во век», напротив того жизнь мудрого увековечивается памятию; а безумного сопровождает забвение. Ибо «во днех грядущих» все, что касается безумного, в забвение приходит; выражается же всегда таким речением, как будто уже грядущие дни наступили, «и вся забвена быша».
Итак, если мудрый ищет мудрости, а безумный уничтожен смертию забвения, то «како», спрашивает Екклезиаст, говоришь, что «мудрый умрет с безумным?». Посему скорбит и стыдится того, что было для него вожделенно в этой жизни, и сказывает, что ненавидит все, чего желал для настоящей жизни, терпя подобно тому, кто по жадности без меры насытившись смешанного с чем либо меда, потом, когда это лакомство обратится в нем в дурной сок, при изблевании подмешанного состава ощущает выплевываемое вместе с медом, и потому от воспоминания о сей неприятности ненавидит мед; потому что пресыщение примешанным составом произвело расстройство. Посему-то Екклезиаст, до пресыщения наполнив себя тем, что вожделевается для наслаждения, при очищении себя исповедию, как бы к качеству какого яда ощутив отвращение и омерзение, к постыдно им сделанному взывает, что ненавидит оную жизнь, слово в слово говоря так: «и возненавидех живот: яко лукавно мне сотворение сотворенное под солнцем». Не для другого кого, говорит он, но для себя самого стал я лукав в том, что сделано мною под солнцем. Ибо у меня не осталось ничего из сделанного, но все вожделеваемое было мечтою и порывом произволения. «Всяческая суета и произволение духа», говорит он. А другой называет достойным ненависти попечение о здешнем; потому что человек трудится не для себя, но для того, кто будет по нем. Что ни удастся с рачением сделать в этой жизни, укрытия для кораблей, пристани, величественные и многостоющие запасы для крепостей и зданий, преддверия, башни, красивые переходы и подъемы, земледельческие работы, всякого рода рощи, изящество лугов, виноградники, обширностию уподобляющиеся морям, и если потрудится над чем иным сему подобным, что ни удастся сделать ему, пользуется этим после него вступивший в жизнь.
И неизвестно, не обратит ли он сего обилия в пищу пороку. Ибо не всякому возможно для приобретения ведения подвергать чувство испытанию подобных вещей, как сделал это я, говорит Екклезиаст, по внушению мудрости. Естественному стремлению, как молодому какому коню, дав не надолго свободу увлечься низшими страстями, снова обуздал я браздою рассудка, и подчинил его власти. Кто же знает, говорит Екклезиаст, возмет ли верх над привязанностию к наслаждению и тот, кто после нас будет в тех же обстоятельствах, а не останется скорее в их власти, подобно какому-то невольнику, преклонившись пред владычеством сластолюбия? Посему-то говорит: «возненавидех аз всяческая, труд мой, имже аз труждаюся под солнцем, яко оставляю его человеку, будущему по мне. И кто весть, мудр ли будет или безумен, и обладати ли имать всем трудом, имже трудихся, и имже мудрствовах под солнцем?». Вот, думаю, смысл сего изречения: Екклезиаст говорит о себе, что не по страсти поползнулся он вести жизнь в удовольствиях, но пришел к этому по некоему внушению мудрости, наслаждаясь сею жизнию свободно, а не подчиняя себя ее владычеству. Посему кто знает, говорит он, что будущий по мне не будет обладаем тем, над чем я трудился не по страсти, но руководясь мудростию? Ибо дает видеть, что трудом наименовал и услаждение; потому что участие в удовольствии допустил до себя принужденно, как непреодолимую какую борьбу. Посему и это, говорит Екклезиаст, пусть причислит человек к суетному. Сказывает же и кому-то иному, что от здешнего отрекся он душою своею, и готов обнаружить в слове, что намерен сказать. Ибо оклеветан пред погрешающим против правого суждения, будто бы, видя ясное различие противоположных родов жизни, из которых в одном трудятся для добродетели, и не обращают пожелания ни к чему человеческому, а в другом поступают наоборот, он не терпит никакого труда людей добродетельных, проводит же время в одних телесных занятиях. Почему, когда произносит кто пред ним приговор о прекрасном, тогда, презирая превосходящего мудростию, дает не только суетное, но лукавое и несправедливое сие суждение. Выражает же это Екклезиаст такими словами: «и обратихся аз», говорит, «отрещися сердцу моему о всем труде, им же трудихся под солнцем». Чего же именно отрекся? «яко есть человек, егоже труд в мудрости и в разуме, и в мужестве», а другой человек нимало не потрудился о подобном сему. Так почему же иной таковому предоставит долю предпочтения? Потому, говорит, что и человек тому, «иже потрудися о нем», то есть, трудившемуся в жизни о добре, «даст ему часть свою»; а это значит, назовет таковую жизнь доброй долею.
Но сие, говорит Екклезиаст, «суета и лукавство велие». Ибо не велие ли лукавство, когда знает, какая в человеке рачительность к трудам, и сколько произволения? Сие-то и выражает Екклезиаст в словах: «яко» знает «человеку во всем труде его, и в произволении сердца его, имже той труждается под солнцем». Что же знает? «Яко вси дние его болезней и ярости попечение ему, и в нощи не спит сердце его». Ибо действительно прискорбна жизнь тех, чья душа не знает покоя от сего искушения, и как бы жалами какими уязвляется сердце пожеланиями большего. Мучительна эта рачительность любостяжательного, не столько увеселяющаяся тем, что имеет у себя, сколько огорчаемая тем, чего недостает; у таких людей труд уделяется и дню и ночи, занимая их сообразно той и другой части времени, когда день тратится на труды, а ночь гонит сон от очей. Ибо заботы о выгоде не дают места сну. Посему кто обращает на сие внимание, тому этой рачительности как не признать суетою? К сказанному прежде Екклезиаст присовокупляет: «и сие же суета есть».
Касается и другого еще возражения, а возражаемое таково: если что вне нас, к суете причисляешь это, учитель; то несправедливо осуждаешь, как суетное, и то, что приемлем в себя самих Но пища и питие бывают в нас самих; значит подобное сему не есть что либо отметаемое; напротив того иной благодать сию назовет Божиим благодеянием. Вот смысл возражения, самые же речения имеют такой вид. «Несть благо человеку», говорит Екклезиаст, «разве еже яст и пиет, и покажет души своей благо в труде своем: и сие видех аз, яко от руки Божия есть, яко кто яст и пиет кроме Его». Вот что защитник чревоугодия возражает учителю, и наставник мудрости дает на это ответ «человеку благу». (Прибавление слова: «благий» , без сомнения, указывает на отличие, так что разумеемое под именем благости делается явным из противоположного.) Посему человеку, а не скоту, не такому человеку, который смотрит себе на чрево, и вместо рассудка имеет гортань, но «благу» , живущему по образу единого Благого. Не то наслаждение узаконил Бог, которому радо естество скотское, но в замен пищи «даде» ему мудрость, разум и веселие. И дары благости увеличит ли кто яствами чрева? «Не о хлебе едином жив будет человек» (Мф 4:4) — вот слово истинного Слова. Не хлебом питается добродетель, не мясами укрепляется и тучнеет сила души; другими яствами питается и приводится в мужество высокая жизнь. Пища благого есть целомудрие, хлеб — мудрость, приправа — справедливость, питие — бесстрастие, удовольствие не какое либо телесное сношение с тем, что приятно, но то, что и по имени и на деле есть веселие (εὐφροσύνη). Потому Екклезиаст и наименовал сим словом происходящее в душе расположение к прекрасному, что такое состояние бывает следствием благоразумия (εκ του ευφρονειν). Посему надлежит дознать из сего то же, что слышим и у Апостола: «несть Царствие Божие брашно и питие, но правда», и бесстрастие, и блаженство (Рим 14:17). А чего домогаются люди для телесного наслаждения, то возбуждает рачительность грешников, и есть попечение души, увлекаемой от горнего к земному, у которой все продолжение пребывания в сей жизни тратится на то, чтобы тщательно «прилагати и собирати». Посему, кто пред лицем Божиим признает сие за благо, тот сам не знает, что благое поставляет он в суетном. Это сказал я собственными своими словами, но мысль сию запечатлеет присовокупление Божиих словес. Ибо Екклезиаст продолжает: грешнику «даде попечение еже прилагати и собирати, во еже дати благому пред лицем Божиим: яко и сие суета и произволение духа». Посему, что в настоящем учении дознали мы при сем взаимном сличении хорошего и худого, то да будет нам пособием к избежанию того, что осуждается, и напутием к преспеянию в лучшем.
Источник: На Книгу Екклесиаста.
Ст. 24−25 Не во власти человека и то благо, чтобы есть и пить и услаждать душу свою от труда своего. Я увидел, что и это — от руки Божией; потому что кто может есть и кто может наслаждаться без Него
Что речь идет здесь не о чувственных яствах, это он сам покажет ниже, говоря: благо ходити в доме плача, нежели ходити в дом пира (Екклес. VII, 3). Видно это и из тех слов, которые он прибавил здесь: и покажет души своей благо в труде ея. А чувственное яство или питие, очевидно, не есть благо для души. Ведь упитываемая плоть воюет с душой и борется против духа. Как же не противно будет Богу невоздержание в пище и пьянство? Итак, он говорит о таинственным брашнах. А от духовной трапезы никто не вкусит, если не будет призван Им и не послушает Премудрости, гласящей: прииди и яждь (Притч IX, 5).
Источник: Толкование на начало книги Екклесиаста.
Ст. 24−26 Не во власти человека и то благо, чтобы есть и пить и услаждать душу свою от труда своего. Я увидел, что и это — от руки Божией; потому что кто может есть и кто может наслаждаться без Него? Ибо человеку, который добр пред лицем Его, Он дает мудрость и знание и радость; а грешнику дает заботу собирать и копить, чтобы после отдать доброму пред лицем Божиим. И это — суета и томление духа
Нет блага для человека, как только чтобы есть, и пить, и доставлять душе своей благо в труде своем. Увидел я и то, что и это от руки Божией. Ибо кто съест и кто сбережет без Него? Потому что человеку доброму пред Ним Он дал мудрость и знание и радость, а грешнику дал заботу, чтобы он собирал и копил для передачи доброму пред лицем Божиим. Но и эта суета и томление духа. После того как я обо всем разсудил и увидел, что нет ничего несправедливее, как пользоваться трудом другого, мне представилось, что в течении дел наиболее справедливо и есть как бы дар Божий то, когда кто сам пользуется трудом своим, пьёт, ест и по временам сберегает собираемое богатство. То и дар Божий, что мужу праведному дается возможность самому употреблять в свою пользу приобретённое заботами и трудами; и наоборот, то дело гнева Божия к грешнику, что он дни и ночи собирает богатство и нисколько им не пользуется, а оставляет тем, кои праведны пред лицом Божиим. Но, присовокупляет он, тщательно обсудивши это и видя, что все оканчивается смертью, я и это признал суетнейшим. Впрочем, это по толкованию буквальному, чтобы не казалось, что я совершенно опускаю простой смысл, и имея ввиду богатство духовное, пренебрегаю скудостью смысла исторического. Ибо, что в том доброго или какой дар Божий или услаждаться своим богатством и как бы гоняться за убегающими удовольствиями, или обращать чужой труд в свою пользу и считать, что это дар Божий, если мы пользуемся чужими заботами и трудами? Следовательно, благо в том, чтобы принимать истинное питие от плоти и крови Агнца, о Котором говорят божественные Писания. Ибо кто может или вкушать оные или, когда нужно, сберегать, — без Бога, Который заповедует не бросать святого псам (Мф 7:6) и учит, как должно давать слугам пищу во время (Мф 24:45) и, как говорится в другом месте, найденный мед ест столько, сколько следует (Притч 25:16). И прекрасно говорит, что человеку доброму Бог даёт мудрость, знание и радость: ибо, если он не будет добрым и не исправит прежде нравов своих своею собственною волею, то он не заслуживает мудрости, знания и радости, по сказанному в другом месте: «сейте себе правду, соберите плод живота, просветите себе свет ведения» (Ос 10:12). Сначала мы должны сеять правду и собирать плод живота, а потом уже может открыться нам свет ведения. Тогда как доброму пред Ним Бог даёт мудрость и прочее, грешника Он оставляет его собственному произволу и попускает ему собирать богатство и оттуда и отсюда сшивать подкладку ложных учений. Ознакомившись с этими учениями, муж святой и богоугодный понимает, что они суетны и возникли из томления духа. И не следует удивляться, что сказал: «грешнику дал мучение» и прочее. Это должно понимать в том же смысле, о котором я часто говорил: ему дано мучение или развлечение потому, что он грешник, и причина этого мучения не в Боге, а в нём, согрешившем прежде собственною волею.
Источник: Толкование на книгу Екклезиаст.
Ст. 24−26 Не во власти человека и то благо, чтобы есть и пить и услаждать душу свою от труда своего. Я увидел, что и это — от руки Божией; потому что кто может есть и кто может наслаждаться без Него? Ибо человеку, который добр пред лицем Его, Он дает мудрость и знание и радость; а грешнику дает заботу собирать и копить, чтобы после отдать доброму пред лицем Божиим. И это — суета и томление духа
Результат труда настолько ничтожен, что не может вполне обеспечить человеку даже самые элементарные блага. Екклезиаст из жизненного опыта убедился, что даже такие блага, как вкушение пищи и питье, зависят от Божественного промысла, который отнимает их у глупых и дает мудрым. Этот порядок вещей, который между деятельностью человека и ее результатом вводит новое начало, делает счастье человека на земле еще более непрочным, неустойчивым, увеличивая суетность земного блага. Не во власти человека и то благо, чтобы есть и пить. Русский перевод этого места не точен. Буквальный перевод еврейского текста должен быть таков: «нет счастья (tob) человеку есть и пить». LXX придали этому месту такой смысл: «нет счастья человеку, который ест и пьет». Однако такой смысл был бы в противоречии со многими местами книги Екклезиаста, особенно с Еккл 3:1, 22; 8:15, где прямо выражается мысль, что нет ничего лучшего (tob), как есть и пить. Вульгата переводит в форме вопроса: «не лучше ли для человека есть, пить». Но в таком сочетании слово tob не встречается в книге. Всего вероятнее, это место по аналогии с паралелльными местами (Еккл 3:1, 22; 8:15) следует понимать так: «нет ничего лучшего (или счастья), как есть и пить» (т. е. прибавить частицу מ). Так читают некоторые греческие кодексы, сирийский пер., Таргум, Иероним в своем толковании (nisi). Кто может наслаждаться без него. По теперешнему еврейскому тексту вместо «без него» следовало бы перевести: «без меня» (mimeni), т. е. более меня, как я. Так переводят Вульгата, Лютер и некоторые экзегеты. Но, во-первых, выражение «без меня» нельзя еще понимать в смысле: «как я», во-вторых, выраженная таким образом мысль стояла бы вне всякой связи с предшествующим и последующим стихами, где говорится о зависимости материальных благ от Бога. Вместо теперешнего mimeni следует читать mimenu, как читали LXX, сирийский и др. переводчики.
Источник: Толковая Библия.
Вам будут доступны следующие комментарии:
• Заметки Барнса
• Комментарий Бенсона
• Кембриджская Библия для школ и колледжей
• Комментарий Кларка
• Синопсис Библии Дарби
• Комментарий Библии Экспозитора
• Словарь текстов Экспозитора
• Женевская учебная Библия
• Экспозиция Библии Гилла
• Джеймисон-Фоссет-Браун
• Полный комментарий Мэтью Генри
• Комментарий Мэтью Пула
• Библия проповедей – Николл
• День за днем по Библии – Мейер
• Заметки Уэсли
• Комментарий Кейла и Делича к Ветхому Завету
• «Гномон Нового Завета» Бенгеля
• «Греческий Завет» (Николл, Робертсон)
• Комментарий Нового Завета ICC
• Комментарий Нового Завета Мейера
• «Новый Завет» народный (Бартон Джонсон)
• «Слововедение» Винсента