I. Иов показывает, на каких основаниях он ждал от них доброго отношения. Его ожидания основывались на обычных принципах человеколюбия: «К страждущему, который пропадает и тает на глазах от скорби, должно быть сожаление от друга его, а кто не проявляет сострадания, тот оставил страх к Вседержителю» (ст. 14). Следует заметить:
(1) Наш долг проявлять участие к страждущим. Самое меньшее, что могут сделать люди, у которых все в порядке, по отношению к тем, кто страдает и мучается, это пожалеть их: проявить искреннюю заботу и посочувствовать, показать, что знают о случившемся, спросить, что их беспокоит, выслушать жалобы, плакать вместе с плачущими, утешить их и сделать все возможное, чтобы помочь и принести облегчение, такое отношение весьма приличествует членам одного тела, которые должны сочувствовать недомоганиям друг друга, ибо не знают, как скоро такая же боль станет их собственной.
(2) Негуманное отношение свидетельствует о нечестии и отсутствии религиозности. Кто отказывает своему другу в сочувствии, тот оставил страх перед Вседержителем (так сказано в халдейском парафразе). Как пребывает в том любовь Божия? (1Ин 3:17). Явно не боится жезла Господня тот, кто не имеет сострадания к испытавшим на себе его удары (см. Иак 1:27).
(3) Беды проверяют дружбу на прочность. Когда человек пострадает, тогда он увидит, кто был ему настоящим другом, а кто притворялся; друг... как брат, явится во время несчастья (Притч 17:17; 18:25).
II. Иов показывает, как горько он разочаровался в своих ожиданиях: «Но братья мои, которым следовало бы утешить меня, неверны, как поток» (ст. 15). Они пришли, соблюдая множество формальностей, специально, чтобы плакать вместе с ним и утешать его (Иов 2:11); и от таких мудрых, ученых и знающих людей, к тому же личных друзей Иова, ожидалось нечто экстраординарное. Никто не сомневался, что их речи будут посвящены утешению Иова с воспоминаниями о его былом благочестии, с заверениями в Божьей благосклонности к нему и с предсказаниями о благополучном исходе. Но вместо этого, друзья самым жесточайшим образом напали на Иова с упреками и осуждением, обвинили его в лицемерии, говоря обидное о его бедствиях и поливая раны не елеем, а уксусом; поэтому и сказано, что они были неверны. Следует заметить: мы поступаем как обманщики и мошенники не только тогда, когда нарушаем свои обязательства перед друзьями, но и когда разочаровываем их в законных ожиданиях от нас, на которые мы сами же их и воодушевили. И еще следует заметить, что мы проявим мудрость, если перестанем надеяться на человека. Не нужно слишком рассчитывать на тварь, тогда как упованиям на Творца нет предела. В том, что даже братья поступают вероломно, нет ничего нового (Иер 9:4−5; Мих 7:5); поэтому давайте будем полагаться на Скалу вечную, а не на надломленный тростник, на Источник жизни, а не на водоемы разбитые. Бог в Своих действиях превзойдет наши надежды, тогда как люди не оправдывают их. Описывая разочарование, которое ему довелось испытать, Иов упоминает высыхающие летом ручьи.
1. Иов прибегает к весьма изысканному сравнению (ст. 15−20).
(1) Намерения друзей весьма уместно уподобляются великолепному зрелищу, когда потоки во время наводнения широки и полноводны благодаря растаявшему льду и снегу, от которого они приобретают черноватый или грязноватый оттенок (ст. 16).
(2) Своим торжественным приходом с целью утешения друзья подогрели упования Иова; и он сравнивает это с надеждой изможденных и страдающих от жажды путников найти воду летом там, где они видели ее в большом изобилии зимой. Смотрят на них дороги Фемайские, надеются на них пути Савейские (ст. 19). Речь идет о купеческих караванах из упомянутых стран, чей путь лежит через аравийские пустыни: они ищут и рассчитывают найти в ручьях запас воды. «Где-то здесь», говорит один. «Немного дальше, отвечает другой, когда я в прошлый раз шел этой дорогой, здесь было достаточно воды; мы сможем утолить жажду». Мы рассчитываем найти помощь и утешение там, где получали это прежде; но такой закономерности не наблюдается.
(3) Иов сравнивает свое разочарование в упованиях со смятением, которое охватывает бедных путников, когда они находят груды песка там, где рассчитывали увидеть потоки воды. Зимой, когда пить не хотелось, воды там было достаточно. Но в летнюю жару, когда появилась нужда в воде, ее не нашли, ибо она высохла (ст. 17) или потекла по другому руслу (ст. 18). Преуспевающие и живущие в изобилии у каждого вызывают одобрение и восхищение. Но когда богатые и высокопоставленные лишаются своего положения, становятся бедными и нуждаются в утешении, тогда толпившиеся вокруг них прежде начинают их сторониться, и те, кто их раньше хвалил, готовы теперь унижать. Поэтому люди, возлагающие большие надежды на тварь, убедятся, что она их подведет именно тогда, когда следовало бы помочь; в то время как полагающиеся на Бога получат благовременную помощь (Евр 4:16). Кто возлагает надежды на золото, тот рано или поздно пренебрежет им и устыдится своих упований (Иез 7:19); причем, чем большей была надежда, тем большим будет стыд: таковые остаются пристыженными в своей надежде (ст. 20). Мы сами способствуем своему смущению, лелея тщетные надежды: тростник ломается под нами, потому что мы опираемся на него. Если мы строим дом на песке, то непременно разочаруемся, ибо он упадет во время бури; и мы сами виноваты, что оказались такими неразумными, рассчитывая, что дом будет стоять. Мы не станем жертвой обмана, если не обманываем себя сами.
2. Суть сравнения лежит на поверхности: так и вы теперь ничто (ст. 21). Казалось, они что-то собой представляют, но знаменитые не возложили на него ничего более (Гал 2:6). От посещения друзей положение Иова не улучшилось и он не стал мудрее. Следует заметить: какую бы отраду мы ни находили в созданиях и как бы на них ни полагались, какими бы великими и какими бы дорогими они нам ни казались, однажды нам придется сказать им: вы теперь ничто. Когда Иов преуспевал, его друзья что-то для него значили, он находил отраду в них и в их обществе, но: «вы теперь ничто, и утешение я сейчас могу найти только в Боге». Как полезно было бы всегда иметь твердую уверенность в суетности твари и в ее неспособности сделать нас счастливыми уверенность, которая приходит к нам во время болезни, душевных потрясений или на смертном одре: «вы теперь ничто. Вы не то, чем казались, чем вам следовало быть, кем вы притворялись и кем я вас считал; ибо вы увидели страшное и испугались. Во времена моего подъема вы заботились обо мне; но теперь, увидев мое падение, вы стесняетесь меня и боитесь проявить доброту, чтобы я не осмелился просить вас дать мне что-нибудь или одолжить (ср. ст. 22); вы боитесь, что, признавая меня, вы свяжете себя обязательством поддерживать меня». Возможно, они боялись, что болезнь Иова перейдет к ним, или не желали приближаться туда, где чувствовался ее тошнотворный запах. Плохо, когда из-за своей гордыни или утонченности, из-за любви к собственному кошельку или телу мы стесняемся людей, попавших в беду, и боимся приближаться к ним. В такой же ситуации мы можем вскоре оказаться и сами.
Уклоняют они направление путей своих, заходят в пустыню и теряются
Уклоняют они направление путей своих
Бесполезно намерение делать благое если только мы вознамерившись, не будем постоянными — Все, что скрывается в себе, выходит наружу. Есть некоторые, которые решают будто бы всей силой противостоять сбивающим с пути порокам, но в момент нападения искушения в положенном решении нетверды. Ведь один, возгордившись добрым начинанием, когда помышляет о великих наградах смирения, восстает против себя и будто бы отлагает превозношение спеси насыщенной, обещает показать себя во всех оскорблениях смиренным, но стоит только его уязвить несправедливостью в едином слове, как он тотчас к обычному превозношению возвращается, и так влечется к спеси, что совсем не вспоминает, что желал блага смирения. Другой, снедаемый жадностью, пышет страстью к увеличению состояния. Этот, видя, что все быстро проходит, укрепляет свою блуждающую вслед желаниям душу, решает более ничего не желать, а имеющимся владеть с помощью узды великого хормила [руля], но только перед глазами появляется желаемое, как душа пышет домоганием, себя уже не чувствует, ищет случая завладеть этим и, забыв о насажденном воздержании, беспокоит себя страстью обладания и жалами воображения. Третий оскверняется грязью роскоши и долгой привычкой порабощается, однако видит, сколько чистоты в скромности, и понимает, что постыдно порабощен плоти Он решает обуздать тленность желаний и готовится отказаться от привычки всеми будто бы силами. Но либо когда некий красивый образ предстает перед его глазами, либо когда он о нем вспоминает, внезапно подвергаясь искушению, тотчас расстается с прежним решением, а кто восстает против этого щита намерения, пронзенный копьем услаждения, тот падает, и его, настолько слабого, побеждает роскошь, словно бы он против нее совсем не вооружался. Четвертый возгорается пламенем гнева и беснуется вплоть до нанесения ближним оскорблений. Но когда его душу не тревожит никакой повод к ярости, он размышляет, как велика добродетель кротости, какова высота терпения, и готовится быть терпеливым и противостоять желанию оскорблять. Но как только появляется малейшая возможность для гнева, он тотчас опять до мозга костей распаляется и кричит, и оскорбляет; настолько же распаляется, что не только не вспоминает об обещанном терпении, но и сама его душа не осознает саму себя и даже издаваемые вопли не осознает. А когда он вполне насытится гневом, успокаивается, словно после упражнений, и тогда только затворяется в молчании, когда не воздержание языка, но удовлетворение его бесстыдства налагает на него узду. Да и позднее, уже после гневных вскриков, с трудом он себя сдерживает, поскольку часто и лошадей, понесших и сбившихся с дороги, сдерживает не рука наездника, а ограда циркового поля. Итак, хорошо говорится о нечестивых: «Уклоняют они направление путей своих», поскольку рассудком они желают благого, но обращаются к привычному злу. И будто бы сверх своих сил напрягшись, к самим себе возвращаются они по кругу, желающие благого, но не отступающие никогда от зла. Они желают — то быть смиренными, но чтобы их не презирали, желают быть довольными ближними, но чтобы тесно с ними не общаться, быть чистыми, но без изнурения тела, быть терпеливыми, но чтобы их не оскорбляли. Поскольку они желают приобрести добродетели, но трудов для их достижения избегают, это то же самое, как если бы они отказывались от сражений на поле брани и в то же время желали бы справлять триумф в городах.
Так как некоторые одни пороки [страсти] укрощают, а на другие не обращают внимания они поддаются даже обузданным порокам — Хотя и по-иному может быть понято то, что пути их упомянуты как искривленные. Ведь часто некоторые вооружаются против некоторых пороков с большим рвением, но некоторые из пороков не берутся укрощать, и тем, что не восстают против них, вновь обращают против себя те, которые уже были обузданы. Ведь один уже отучил плоть от распутства, однако не удержал свою душу от жадности и, связываясь [удерживаясь] в мире удовлетворением жадности и не оставляя мирских деяний, как только появляется самая незначительная возможность, этот человек ниспадает в распутство, которое, как казалось, он уже обуздал. Другой победил жар жадности, но совершенно не умерил силу распутства. И когда он готовит плату за удовлетворенное распутство, надевает он на шею своего сердца также и ярмо жадности, которую он уже давно умерил. Третий уже поразил мятежную нетерпеливость, но все еще не победил стремление к суетной славе. И когда он из-за нее устремляется к мирским почестям, пронзенный желаниями тяжб, он, словно плененный, возвращается к нетерпеливости, а когда суетная слава возбуждает его душу к защите самой себя, он, снова потерпев поражение, испытывает преодоленную было страсть. Четвертый же покорил желание суетной славы, но все еще не уничтожил нетерпеливость, и когда он много угрожает из-за нетерпеливости сопротивляющимся ему, стыдясь не исполнить того, что он говорит, снова возвращается под ярмо суетной славы. И будучи им побежден, он страдает от того, что уже радостно считал совершенно одоленным. Итак, таким вот образом, при помощи заменительных средств пороки удерживают своих беглецов и, как будто бы уже упущенных, возвращают в свое владение и передают попеременно друг другу для наказания. Итак, у развращенных людей искривлены пути, по которым они ходят. Поскольку, даже и победив одну мерзость, они облегчают себе путь, все же овладевает ими другая и ввергает их в ту, которую они уже одолели.
Грешник заблуждается покуда один его проступок является поводом для другого и многих последующих. Человек словно делается животным, покуда на основании разума против разума грешит — Но иногда на этих искривленных путях ни один грех не побеждается, и даже один в другом обретает свершение. Ведь часто к хитрости отрицания присоединяется обман, и часто грех обмана сочетается с клятвопреступлением Часто какой-либо порок действует под невинным предлогом и часто даже превозносится от совершенного злодеяния (ведь всякий грех является очень тяжким). Ведь хотя превозношение обычно рождается из добродетели, все же иногда безумная душа гордится совершенной мерзостью. Но когда одно прегрешение прилагается к другому, разве не запутываются шаги порочных людей в искривленных путях и затянутых путах? Потому верно говорится у Исайи в обличение развращенной душе под видом Иудеи: «Будет ложем змеев, и пастбищем страусов, и будут встречаться оно кентавры с призраками, и одно мохнатое чудовище будет перекликаться с другим» (Ис 34:13). Ведь что же иное обозначается с помощью змеев, как не коварство, а с помощью страусов, как не лицемерие? Конечно, ведь как страус имеет вид летающего животного, но обычая летать не имеет, так же и лицемерие всем смотрящим на лицемера пытается внушить вид святости, но сам тот не умеет вести святую жизнь. Таким образом, в развращенной душе возлегает змей и пасется страус, поскольку и коварство искусно скрывается, и видимость добродетели обладает предпочтением в глазах зрителей. А кто изображается под именем онокентавра [ослокентавра], как не люди гордые и ненадежные? На греческом наречии осел именуется όνος [onos], а под названием осла понимается распутство [роскошество], по свидетельству пророка «Словно плоть ослов плоть ваша» (Иезек. 23:20). А под названием быка [«тавра»] изображается шея надменности, как у псалмопевца о надменных говорится гласом Господним «Быки тучные окружили меня» (Пс 21:13). Следовательно, онокентавры — это люди, подверженные порокам распутства, и которые гордятся тем, от чего им следовало бы смиряться. Будучи рабами похотей своей плоти и далеко отогнав стыдливость, они не только не печалятся о потере праведности, но даже испытывают радость от неправильного своего дела. Онокентавры встречаются с призраками, потому что злые духи охотно и добровольно прислуживают тем, кого видят радующимися тому, что следовало бы оплакивать. Там же верно прибавляется «И мохнатые чудовища будут перекликаться друг с другом». Ведь кто же еще изображается под видом косматых чудовищ, как не те, кого греки называют Панами, а римляне — инкубами? Известно, что их облик с головы отчасти человеческий, но заканчивается он оконечностью животного. Так что, под именем мохнатых чудовищ изображается грубость всякого грешника, ибо если и начинает он что-нибудь под разумным предлогом, все же всякий раз стремится к неразумным действиям. И человек, как будто наполовину заканчивается животным, покуда грех, под разумным видом начиная некое дело, влечет человека к безумному результату. Ведь часто услаждение едой служит прожорливости и побуждает служить природной неудовлетворенности, а когда оно доводит чрево до обжорства, возбуждает и прочие члены к распутству. А перекликаются чудовища между собой, так как совершенные мерзости вызывают к совершению и другие, и словно голосом размышления совершенный грех вызывает другой, чтобы и тот был совершен. Ведь часто, как мы говорили, обжорство говорит «Если ты обильной пищей не восстановишь тело, ты не будешь способен ни к какому полезному делу». И как только оно разожжет душу плотскими похотями, тотчас распущенность предлагает слова собственного внушения, говоря: «Если бы Бог не желал плотского союза людей, Он не сотворил бы сами члены их столь подходящими для соития». И когда она внушит такое будто бы на основании разума, тотчас влечет душу к необузданности вожделений. И когда душу часто застигают, она ищет спасения в обмане и запирательстве и не считает себя виновной, если защищает свою жизнь ложью. Итак, «мохнатое чудовище с другим перекликается», когда под каким-нибудь видом рассудительности последующий грех улавливает развращенную душу, поскольку предшествующий грех подает тому удобный случай. И так как ее изнуряют грехи жестокие и суровые, чудища согласно господствуют над ней, будто бы они были созваны. И выходит так, что всегда тем более запутываются пути ее шествия, когда один за другим грехи опутывают нечестивую душу.
Иногда привычка ко греху предваряется слепотой души а иногда предшествует ей — Между тем следует знать, что иногда сначала ослабляется око разума, и затем плененная душа скитается по чуждым и внешним похотям, так что слепая душа не понимает, куда влечется и охотно поддается соблазнам своей плоти. А иногда сперва вскипают похоти плоти и, только после долгой привычки к беззаконному деянию, смыкаются очи сердца. Ведь часто душа понимает, что есть истина, но не восстает со всей смелостью против зла и, хотя и сопротивляется, терпит поражения, покуда она понимает то, что делает, и все же поддается услаждению своей плоти. И чаще всего сперва утрачивается око рассудительности [созерцательное], а затем душа посредством похоти плоти покоряется мирским заботам, свидетельством чему является Самсон, когда был он захвачен иноплеменниками и, затем потеряв глаза, был отправлен на мельницу. Потому, несомненно, злые духи после того, как истребят внутри остроту созерцания жалами искушений, ввергают человека в бесконечный круг забот. Напротив, пророк Иеремия указывает, что часто и внешне доброе деяние погибает, но все же до некоторых пор удерживается в сердце свет разума, когда он, рассказывая о пленении Седекии, извещает о порядке внутреннего пленения, говоря: «И заколол царь Вавилонский сыновей Седекии в Ривле перед его глазами, и всех вельмож Иудейских заколол царь Вавилонский» (Иерем. 39:6). Царь Вавилонский есть древний враг, виновник внутреннего смущения, который сперва убивает сыновей перед глазами самого наблюдающего человека, так как часто он так добрые дела уничтожает, что понимает это сам тот, кто побежден и страдает. Ведь душа обычно сетует, и все же побежденная услаждением плоти она с радостью губит рожденных ею, понимает, какие претерпевает наказания, и все же не поднимает руку добродетели против царя Вавилонского. Но она поражается совершением зла, хотя пока и видит это, наконец, доводится привычкой ко греху до того, что лишается самого света разума Потому царь Вавилонский, сперва убив сыновей, вырвал у Седекии глаза, поскольку злой дух, сперва лишив человека добрых дел, затем отнимает и свет разума. Это Седекия претерпевает в Ривле. А Ривла переводится «сколь много этого». Ведь тот лишается света разума, кто неправедным образом угнетается множеством своей неправедности. Но как бы не обнаруживался грех, по каким бы причинам не вырывался наружу, всегда извращены пути нечестивых, так как, предавшись злым похотям, они либо вообще не желают добра, либо, желая его нетвердо, нисколько не устремляют к нему твердые шаги своей души. Итак, они либо вовсе и не начинают праведных дел, либо, ослабев во время самого пути, совсем мало к ним стремятся. Потому по большей части происходит так, что они, утомившись, возвращаются к своим обычаям и ниспадают от духовного напряжения в похоти плоти, думают только о преходящем, не заботятся совершенно о том, что пребудет с ними. Потому верно прибавляется:
Заходят в пустыню и теряются
Напрасен труд жаждущих преходящих благ — Конечно, в пустыню заходят те, кто не возьмет с собой никакого плода своего труда. Один проливает пот в достижении почестей, другой пылает от желания приумножить имущество, третий пышет желанием заслужить похвалу. Но так как все это каждый из них утрачивает со смертью, впустую растрачивает труды тот, кому нечего взять с собой, представая перед Судьей. Против чего справедливо восстает Закон в следующих словах: «Наблюдай праздник опресноков семь дней ешь пресный хлеб, как Я повелел тебе, в назначенное время месяца Авива, ибо в оном ты вышел из Египта; и пусть не являются пред лице Мое с пустыми [руками]» (Исх 23:15). Ведь кто не озаботился с помощью добрых дел заслужить плату за жизнь, пустым предстанет перед лицем Господним. Потому так говорит псалмопевец о праведных «С плачем несущий семена возвратится с радостью, неся снопы свои» (Пс 125:6). Конечно же, несущие снопы на испытание Судии [на суд] — это те, кто в самих себе являют праведные дела, которыми они заслуживают [вечную] жизнь. Потому еще раз говорит о каждом избранном псалмопевец «Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто, кто не клялся душею своею напрасно и не божился ложно» (Пс 23:4). Напрасно получает свою душу тот, кто, думая лишь о настоящем, не обращает внимания на то, что грядет в будущем. Напрасно получает ее тот, кто не заботясь о [вечной] жизни, предпочитает ей заботу о плоти. Но праведные не напрасно получают свою душу, так как с постоянным вниманием направляют к ее пользе все, что ни совершают они по плоти. Поскольку, даже если само дело быстро преходит, причина дела не исчезает, которая и уготовляет за такую жизнь награды уже после жизни. Но нечестивые пренебрегают заботой об этом, так что они, очевидно блуждая в тщете, наследуя жизнь, бегут от нее, приобретая, губят. И лучше нам удерживаться от подражания неправедным, если взвесим их посмертные наказания.
Источник: Моралии на книгу Иова.
Вам будут доступны следующие комментарии:
• Заметки Барнса
• Комментарий Бенсона
• Кембриджская Библия для школ и колледжей
• Комментарий Кларка
• Синопсис Библии Дарби
• Комментарий Библии Экспозитора
• Словарь текстов Экспозитора
• Женевская учебная Библия
• Экспозиция Библии Гилла
• Джеймисон-Фоссет-Браун
• Полный комментарий Мэтью Генри
• Комментарий Мэтью Пула
• Библия проповедей – Николл
• День за днем по Библии – Мейер
• Заметки Уэсли
• Комментарий Кейла и Делича к Ветхому Завету
• «Гномон Нового Завета» Бенгеля
• «Греческий Завет» (Николл, Робертсон)
• Комментарий Нового Завета ICC
• Комментарий Нового Завета Мейера
• «Новый Завет» народный (Бартон Джонсон)
• «Слововедение» Винсента